06.10.2005 // Медведев М.Ю. Как и подобает европейской столице (да и вообще любой солидной столице наших дней), Казань не просто пользуется городским гербом; она владеет подлинным геральдическим шедевром, одновременно общеизвестным и загадочным, восхищающим одних исследователей и ставящим в тупик других. Часто казанский герб почтительно упоминают в числе «древних гербов», принадлежащих российским городам. Эта похвала явно недостаточна, ведь в действительности почти все городские гербы в России сравнительно молоды - немногим старше двух с половиной веков. Конечно, и это - почтенный возраст, четверть тысячелетия... Но в основе старейших городских гербов - куда более старые земельные эмблемы, принятые еще до знакомства народов России с геральдическими премудростями. Следует учитывать, что принципы и обычаи, связанные с составлением и употреблением гербов, стали приживаться в России лишь с конца XVII столетия, то есть на пятьсот лет позже, чем в Западной и Средней Европе.
Религиозные, родовые символы, знаки власти и собственности существовали с глубокой древности. Существовали и различные знаковые системы, порой глубоко несходные и не сводимые в конечном счете к какому-либо «праязыку знаков». Именно геральдика, возникшая чуть более восьми веков назад, породила феномен местного герба, не только являющего собой образ власти, но и обозначающего землю, и ее обитателей. Земельный герб олицетворяет и право, и служение. Как не стареет единство этих начал в общественном устройстве, так не стареет и сама система геральдических знаков; более того: в «правовом обществе» наших времён она актуальна как никогда. Остаются в силе и геральдические правила, складывавшиеся веками, и, как следствие, сами гербы, в пространстве культуры образующие вместе с правилами единое целое.
Очевиден, кстати, и обратный эффект. Скептическое отношение к геральдическим материям - явление нередкое - чаще всего является частным случаем социального скепсиса. В наши дни пренебрежение местными символами (или же их геральдической правильностью) сплошь и рядом связано с недоверием к формальным структурам власти, а неприятие личных гербов отражает отсутствие «человеческого измерения» в устройстве общества.
Что же говорить о недоброй памяти временах Иоанна IV Грозного! Тогда официальная символика находилась «по ту сторону» социального скепсиса или его отсутствия. Она не выражала служения, она не служила обозначению действительных прав; её предназначение было иным: явить миру политические аппетиты первого московского царя. На большой государственной печати Иоанна IV, вырезанной в 1570-е годы, орел был окружен двадцатью четырьмя эмблемами территорий, на которые царь распространял свою власть или действенно притязал (включая Ливонию; Грозный царь хотел украсить свою печать и знаками других стран, вплоть до герба Швеции - до этого, правда, не дошло). Символично, что в этом же ряду был изображен и крест Христов: Иоанн явно воображал, что завладел сферой сакрального так же, как тем или иным княжением. Сразу же вслед за крестом - по бокам от него - были помещены печати (эмблемы) двух главных приобретений Москвы - Великого княжества Новгородского и Царства Казанского. На этой государственной печати Иоанна IV и на близкой по времени отдельной печати Царства Казанского (ей пользовались воеводы) мы впервые встречаем коронованного дракона, ныне запечатленного в гербе Казани.
Парадоксальным образом мрачная тень Иоанна, лежащая на печати 1570-х годов, не дискредитирует помещенные на ней земельные знаки, а придает им особую ценность. Печать Грозного - поразительный (и поучительный для наших дней) памятник того, как идея всепоглощающего единства огромной державы обречена признавать местные особенности и выражать себя при их посредстве. Иоанн IV настаивал на самодостаточности основ царской власти: «мы от Августа кесаря родством ведёмся»; но этим солипсизмом приходилось поступаться. Поглощая земли и города, царство Московское порой было вынуждено считаться с их значением и оказывало им почести: их упоминали в монаршем титуле, для них сочиняли особые эмблемы, пытаясь отразить особенности и традиции. Как в свое время показал Дж. Линд, подобным образом была сочинена эмблема для Великого княжества Новгородского: особенности самой северной столицы в ней обозначали «степень» и посох, а вокруг были помещены геральдические символы соседних шведских владений, в прошлом зависевших от Новгорода.
Точно так же и фигура дракона должна была указывать на казанские древности. Общеизвестна «змеиная» легенда об основании Казани. На месте будущего города будто бы находилось логово змей во главе с громадным вожаком - Зилантом. Древним обитателям этих мест - волжским булгарам - понадобились услуги богатырей и колдунов, чтобы вытравить чудовищ. В качестве последнего обиталища гонимого людьми Зиланта показывали - и показывают ныне - носящую его имя гору, Жилантау. Колоссальный образ царя змеев вспоминался не просто как враждебный, скорее он воспринимался - за давностью - в сказочном ключе и при этом внушал уважение. Характерно, что старейший казанский монастырь, поставленный на Зилантовой горе, и сам именовался Зилантовым - а это едва ли было бы возможно, если бы речь шла о низменно-демоническом чудовище.
В то же время не исключено, что некоторое влияние на выбор дракона для казанской эмблемы оказал и интерес Иоанна к скандинавской геральдике. Ведь именно дракон служил гербом «королевства Вендского» - а вендский королевский титул вкупе с правом на герб одновременно принадлежал королям Дании и Швеции.
Немало толков вызвало то, что казанский змей-дракон оказался на печати бок о бок с другим змеем-драконом, тем самым, в которого вонзает свое копье «ездец» на груди орла. До сих пор многие авторы пытаются ставить знак равенства между двумя драконами – коронованным и попранным. Обычно в этом усматривают попытку Иоанна IV унизить Казань. Неосновательность такого толкования бросается в глаза при обращении к самой печати Иоанна. В обоих случаях повторяется не только фигура змея; присутствует еще и корона, но в композиции на груди орла она венчает голову всадника, в казанской эмблеме она - на голове змея. Как это понять? Неужели москвичи XVI века хотели на манер комикса показать, что змей съел всадника и надел его корону? Абсурд. Всадник победил змея и надел его корону? Снова абсурд: ведь московские правители возводили (пусть фиктивно, но настойчиво) свой царственный статус не к государям из потомства Чингис-Хана, а к Древнему Риму. Нет: явно имелись в виду разные короны - и разные змеи.
Против отождествления дракона-царя и дракона-врага говорят и общие композиционные соображения. Сопоставление композиции печати Иоанна IV как с западными геральдическими параллелями, так и с ближайшими аналогами из мира церковной иконографии - «житийными иконами» - показывает, что отдельные «клейма»-эмблемы, как правило, не противостоят главному изображению в середине, а раскрывают его значение. В этом плане казанский дракон выступает не противником, а «alter ego» владельца печати, наряду с всадником.
Наконец, положение змеев в обоих случаях совершенно несходно. Вне системы четких геральдических правил это еще не является самостоятельным доказательством различия, но вместе с прочими соображениями свидетельствует в пользу самостоятельности казанского дракона.
И тем не менее тезис о тождестве попранного змея с Зилантом живуч и популярен до сих пор. Он привлекателен не в силу исторической достоверности (которой нет), а прежде всего в силу эмоциональной эффективности: им легко растравить и без того горькие воспоминания об антитатарской политике Грозного и многих его преемников. Процитирую:
"[Казанский] герб был составлен московскими придворными геральдистами, вышедшими из школы митрополита Макария вслед за покорением ханства. Геральдисты Ивана IV воспользовались для этого случая фигурой дракона, имевшейся в московском гербе (Георгий Победоносец, поражающий дракона). По мысли московских книжников того времени, дракон в гербе Казанского царства должен был служить изображением враждебного государства" (М.Г. Худяков);
«И в русском фольклоре, и изображённый в гербах Российской империи дракон всегда представляется как отрицательный образ, как злая сила» (Н.Г. Ханзафаров).
Доказательства здесь строятся на двойном неверном допущении - на рассмотрении эмблемы времён Иоанна IV как герба и на предположении, что в геральдическом контексте дракон непременно обнаруживает негативные черты. Последнее может опровергнуть даже начинающий геральдист. Дракон играет значительную роль в геральдической традиции ряда европейских государств, гербовая практика которых легла в основу международной: Англии, Испании (Арагона), Португалии, Швеции, Дании, а также Венгрии и сопредельных ей земель (Хорватии, Румынии и др.). В большинстве этих стран дракон входил в состав королевского герба и в этом качестве являлся одним из символов монарха и государства.
В Англии, Арагоне, Португалии существовал особый культ святого Георгия-змееборца; казалось бы, можно было ожидать, что отдельно взятый дракон будет отождествлён с попранным врагом Георгия. Однако этого не происходило: дракон имел самостоятельное, отчетливо положительное значение. Особое положение дракон занял в британской геральдике, где - независимо от культа Георгия-змееборца и словно бы «вопреки» ему - красный, золотой и черный драконы приобрели значение престижных символов, связанных с королевской властью, тогда как белые драконы заняли место в гербе столицы (в гербе Лондона крылья драконов даже украшены эмблемой святого Георгия - красным крестом, чтобы подчеркнуть: этот дракон - не враг, а союзник). Устойчивая полисемантичность образа дракона в международной геральдике наложила отпечаток и на сравнительно новые геральдические системы; например, в XIX веке это же фантастическое существо (в отчетливо позитивной роли стража, защитника) появилось в гербе автономного княжества Мегрельского (Мингрельского) и доныне сохранено в династической символике бывших мегрельских правителей - князей дома Дадиани.
Думается, что отождествление Зиланта с попранным змеем - историографический и идеологический миф, имеющий право на достойное место среди прочих мифов, но не более.
Заметим между тем, что видная исследовательница наших дней Н.А. Соболева пошла еще дальше, пытаясь истолковать всю совокупность эмблем вокруг орла как своего рода кольцо врагов; но надуманность этого мнения становится очевидна хотя бы в силу того, что на обеих сторонах печати это кольцо замыкает и венчает крест.
Превращение образа персонажа-врага (каким исходно был и легендарный Зилант) в эмблему, полную позитивного пафоса, отнюдь не уникально ни для мировой, ни для российской символики и геральдики. Достаточно вспомнить медведя из капища, убитого Ярославом Мудрым. Некогда языческий медведь, кротко держащий орудие собственной гибели, превратился в излюбленный символ Ярославского княжения и города Ярославля.
С годами царь-змей стал привычным знаком Казанского царства. Вместе с иными земельными знаками или отдельно он появлялся в монаршем обиходе и в воеводских делах. Указ Алексея Михайловича в 1666 году определял помещение на государственном знамени, среди прочих эмблем, «печати казанской», изображением коей являлся «в каруне василиск» (то есть драконоподобный петух со смертоносным взглядом), имеющий «крылья золото, конец хвоста золот». Превращение Зиланта в василиска могло быть как изобретением какого-нибудь начитанного подъячего, так и плодом влияния гербовых мотивов - в геральдике Западной и Средней Европы василиски были хорошо известны. Пожалуй, самый знаменитый гербовый василиск присутствует в гербе Базеля в Швейцарии. Но описание 1666 года осталось исключением; впоследствии чудовище казанского герба именовалось змием или драконом.
Со времени принятия в России геральдических обычаев дракон неизменно был черным, с червлёными крыльями, корона - золотой (иногда - с самоцветами, форма ее несколько раз менялась), поле - серебряным. Порой под лапами дракона появлялась земля («дерн», «грунт»). В 1730 году был утвержден казанский герб (общий для города и территории) - «змей черный, под короною золотою Казанскою, крылья красные; поле белое»; щит венчала особая корона, соответствующая царскому титулу. Этот символ и стал первым городским гербом Казани. В 1781 году Екатерина II подтвердила этот герб для города почти без изменений - лишь корона на голове чудовища была упрощена (и превратилась из венца царства в обычную условную гербовую корону, абстрактный знак высокого достоинства), да остался открытым вопрос о короне над щитом.
При Николае I возродили практику (опробованную еще при Петре I) помещения гербов царств и княжеств на крыльях орла. С этого времени казанский змей часто (а с конца правления Николая I - неизменно) занимал первенствующее место - вверху на правом крыле орла.
В 1850-х годах началась обширная реформа государственной и местной геральдики, проводившаяся по воле Николая I и под покровительством Александра II известным геральдическим специалистом своего времени - Борисом Васильевичем Кёне. В 1854-1857 годах были реформированы, в частности, гербы царств и княжеств согласно Высочайшему титулу, а равно и губернские гербы, соответствующие и соименные этим владениям. Желая добавить дракону в гербе царства Казанского геральдического великолепия, Кёне выделил цветом не только крылья, но и жало на хвосте, и лапы, изобразил червлёное пламя в пасти и даже снабдил чудовище клювом, обычно отсутствующим у гербовых драконов, но непременно наличествующим у василисков (сказалась любовь Кёне к музейным и архивным древностям, в данном случае - интерес к описанию 1666 года). Присутствие клюва у казанского дракона смутило многих западных геральдистов; одни сочли казанского дракона василиском (и в этом качестве он украшает многие справочники), другие приписали ему, помимо клюва, другие птичьи черты; так, около века назад выдающийся германский геральдический график Х. Штрёль при изображении казанского губернского герба изобразил крылья дракона пернатыми, а не перепончатыми (что, конечно, неверно; в остальном же рисунок Штрёля великолепен).
Лапы дракона предполагалось выделить золотом, но в описании лапы были неточно названы когтями, и А. Фаддеев (впоследствии - корифей российской геральдической графики, а в ту пору - еще неопытный художник) изобразил черные лапы с золотыми чередами когтей. Это изображение было закреплено в губернском гербе, тогда как в титульном гербе царства в конце концов возобладал - в соответствии с первоначальным замыслом - золотоногий вариант Зиланта. Корона на голове дракона получила четыре видимых остроконечных зубца и цветные камни по ободу. Подобная корона традиционно (от Петра I до Николая I с некоторыми перерывами) помещалась над щитом казанского герба (но обычно она имела пять или шесть видимых зубцов).
На рисунке слева - герб Казанской губернии; справа - выполненная автором этой статьи стилизация, в точности воспроизводящая геральдические характеристики герба Царства Казанского в том виде, в каком он присутствует в составе Большого герба Российской Империи (образца 1883 года).
Вместе с тем реформа предусматривала и новые варианты обрамления для гербов царства Казанского, соименной губернии и города Казани, демонстративно разделяя их. Так, губерния имела герб с императорской короной (в знак подчинения центру) и дубовым венком, перевитым андреевской лентой; городу же была дана особая привилегия венчать свой щит, в знак древнего столичного статуса, «шапкой Казанской». Это было составной частью новой системы корон, введённой Кёне. Одна из старинных царских шапок, хранившихся в Оружейной палате московского Кремля, исстари носила название Казанской - не вполне ясно, почему: то ли ее заказал Иоанн IV по случаю захвата Казани, то ли ее носил, как утверждает запись конца XVI века, последний из казанских ханов - Едигер Мухаммед, или же кто-то ещё из числа Чингизидов. Это навело Кёне на мысль: распределить лучшие венцы из Оружейной палаты по главным царствам и княжествам Империи, а в некоторых случаях и по их столицам.
Предполагалось изменить и гербовый щит Казани, уподобив городского дракона полудракону-полувасилиску в гербе царства. Но до этого не дошло в силу множества практических причин, и «змий» в щите остался таким же, как в 1781 году. На практике городской герб обычно подменяли губернским, о праве на Казанскую шапку забывали, но de jure гербы территории и города были раздельны. Щит в гербе царства также венчался Казанской шапкой, но дракон был иным, «пореформенным».
Сохранение за городом герба 1781 года не должно быть истолковано как неизменность рисунка. Герб - не логотип и не «картинка», а знак, наделенный особой структурой и особой свободой воспроизведения. Эталонной стилизации гербов быть не должно; не было ее и в геральдике Российской Империи. Как один и тот же текст - хотя бы и непреложный текст закона - можно писать разными шрифтами, так и герб допускается изображать в различных стилизациях. Постоянной при этом остается лишь геральдическая формула: не должны меняться цвета всех деталей, позы животных и тому подобные особенности. В случае с гербами губернии и города определяющими были разные типы корон на голове дракона, отсутствие или присутствие клюва, пламени в пасти и почвы под ногами, а равно выделение когтей дракона золотом.
Стоит заметить, что в ходе той же реформы остатки какого-либо сходства Зиланта и попранного дракона в московском гербе (в этом качестве был сохранен старинный царский ездец) окончательно ушли в прошлое: московскому дракону были приданы новые цвета - золото с зеленью, Зилант же остался черным. Видеть в этой черной окраске что-либо негативное нет оснований хотя бы потому, что черным был и главный символ Империи - орёл.
Таково было геральдическое хозяйство Казани накануне революционной катастрофы. С уничтожением Казанской губернии перестал существовать и ее герб. А вот герб города никто и никогда не отменял: большевики вообще не удосужились формально уничтожить традиционную городскую геральдику. В результате возрождение российской геральдики под покровительством Геральдической службы (позднее - Герольдии) в 1990-х годах обернулось признанием старых городских гербов неотменёнными, сохраняющими силу. Поначалу эта позиция Герольдии казалась чуть ли не скандальной, ведь тема преемства по отношению к «старой России» долго была табуирована. А между тем речь шла не просто о реанимации картинок из старых справочников. Требовалось восстановить живую систему, в том числе вспомнить те привилегии, которые были дарованы, но не востребованы (пример тому - шапка для герба Казани), и - не в последнюю очередь - подумать о новых графических решениях - ведь до революции это бы обязательно сделали!
В качестве сотрудника Геральдической службы-Герольдии мне довелось вести сотни трудных и очень разных бесед с представителями регионов и городов, каждый раз по-новому объясняя и отстаивая эти формулы преемства. Вопрос о гербе Казани обсуждался множество раз; а когда о нем не шла речь, он словно стоял поодаль, напоминая о себе. Это был поистине стратегический вопрос - отказ от исторического герба Казани означал бы развал общероссийской геральдической системы и, как следствие, выпадение из восьмивекового международного геральдического контекста. А между тем миф об унизительности и карикатурности герба со змеем был очень силён. В результате официально и неофициально из Казани в службу представляли всевозможные варианты герба, позволяющие если не отказаться от змея вовсе, то по крайней мере «смягчить» его вид. Уговоры действовали не всегда. Сколько раз казалось, что вот он - последний возможный компромисс… И все же удалось выдержать стойкую позицию: новые стилизации - пожалуйста; при желании возможны определенные добавления вне щита (шапка Казанская, щитодержатели, девиз); но формула герба должна остаться неизменной! Порой казалось, что добиться воплощения этой формулы на практике не удастся никогда. Но оставался принцип, профессиональная добросовестность, не позволявшая согласовать для Казани ущербный герб. Когда несколько лет назад Геральдический совет обсуждал систему муниципальных корон, и дело дошло до признания за Казанью права на пресловутую шапку, некоторые коллеги выражали убежденность в том, что это не нужно, что «в Татарстане ей никогда не захотят воспользоваться»… Однако все проголосовали за: сработал всё тот же принцип геральдической добросовестности.
По счастью, Геральдический совет не был одинок. В последние годы с администрацией Казани тесно сотрудничали геральдисты из Подмосковья во главе с К.Ф. Моченовым. Они действовали как частные лица - что, казалось бы, мешало им занять услужливую позицию и разработать нечто «компромиссное»? Мешала все та же добросовестность. Нельзя не помянуть добрым словом и взвешенную позицию республиканского Геральдического совета.
В конце концов оказалось, что неуступчивость Герольдии оказалась лучшей помощью для казанцев. Годы дискуссий не прошли зря. В декабре 2004 года городской совет Казани восстановил употребление старого герба (щит 1781 года, шапка Казанская по пожалованию 1857 года, стилизация новая - откровенно сказочная… впрочем, как уже сказано, эта стилизация - не эталон!) и утвердил на его основе флаг. А вскоре состоялся общий праздник бывших участников «противостояния»: в Казань прибыла геральдическая делегация из Санкт-Петербурга и Москвы, и Государственный герольдмейстер Георгий Вилинбахов вручил мэру Камилю Исхакову свидетельство о внесении герба и флага города в Государственный геральдический реестр Российской Федерации под номерами 1700 и 1701. То, что еще недавно казалось неразрешимым, радостно подытожил Исхаков: «Я думаю, что казанцы будут с годами все больше и больше влюбляться в этот символ». А если так, любой итог окажется промежуточным, и впереди казанского дракона ожидают новые витки геральдических эволюций.
Опубликовано на бумаге:
Журнал «Родина», Nо. 9, 2005.
* * *
На заставке в начале публикации:
фрагмент герба Казани работы автора статьи.
Источники: Геральдическая Россия
Оставьте свой комментарий и поделитесь с ним с друзьями во ВКонтакте.
Нерептильный дракон (о гербе Казанском) Обсуждение – комментарии, дополнения, новости
Еще никто не написал никаких коментариев. Вы можете стать инициатором обсуждения!
|